ПОЭЗИЯ

Когда мы наблюдаем за фигуркой Мартина Гавлата, ее перемещениями поперек телеэкрана, ее остановками, совершаемыми ею пассами, мы подпадаем под впечатление, что настоящий Гавлат, превосходящий свое изображение в десятки раз, может есть, и пить, и умеет разговаривать, и даже то, что на него показывают на улице пальцем, когда узнают, - не более, чем совпадение. Мы не будем вторгаться в частную жизнь мальчика, который бегает по печальным тропинкам тайного леса, также как нас не интересуют ни его цыганские предки, ни количество пыли и табака, которое разжевали их железные зубы на пути от одной деревни к другой после землетрясения 1755 года. Тайная жизнь телезвезды влечет к себе и манит, нам чудятся комнаты, полные порока, где нам хочется пересчитать все звезды на любимом теле, либо кельи аскета, святого, каждое кровяное тельце которого будет поглощено вожделеющей толпой, будет принято как помазание. На самом деле, жизнь героя скучна, и нам кажется, что она повторяет нашу один в один. Во время кризиса перепроизводства такие продукты как пшеница, молоко, мясо подвергаются уничтожению, даже если в стране царит голод. Возможно, будет гнить и кожа футбольных мячей и будет плавиться каучук хоккейных шайб, и мухи будут блестеть в язвах своими зелеными туловищами, и только их личинки будут слышать мерный стук ударов оземь, нежный треск лопающихся перепонок. В век машин, когда и швее трудно уколоть палец, каждый игрок, выходящий в поле, пытается еще раз воспроизвести и повторить одно и то же движение; и если игроков расставить на плоскости, мы получим сумму всех возможных движений, представленных в форме нервного тика. Уклончивое воспоминание, медлительное шествие Гавлата, напротив, заставляет нас думать о тех временах, когда чистили спину быку и давали сена ослу, когда лошади медленно пили воду, когда день начинался криком петуха. Когда Мартин Гавлат начинает свой бег вдоль центральной линии поля, недвусмысленно обнаруживая четыре стороны света или розу ветров, кажется, что Господне Око отдыхает на нем, а над его головой летит голубица. Кровь обегает сосуды за 26 секунд, Дух вездесущ, в отличие от них Мартин Гавлат - всего лишь обманщик, он начинает двоиться, как картинка в телевизорах пятидесятых годов. Некоторые считают, что центром мирового и, так сказать, годичного хоккейного круга является скрытый пас, позволяющий оценить наклон центральной оси матча, подобно отклонению пламени спички. Говорят, что если и сейчас приложить ухо к хоккейной площадке, то можно услышать журчание весеннего ручья. На самом деле, в форме скрытого паса нам предстает видимость, или оптический обман. Мартин Гавлат здесь подобен фокуснику, у которого яблоко превращается в платок, платок в кролика, а кролик исчезает в шляпе. Костюм фокусника устроен по принципу сообщающихся сосудов. Под сердцем, в жилетном кармане - часы на цепочке. Это воображаемое место всех превращений: там курица превращается в рака, лев в вола, М в Ж, а обезьяна в крокодила. Прекрасно устроен глаз: в нем есть сетчатка, радужка и роговица, есть в нем и зрительная мышца. Ужасна слепота. Когда шайба отделяется от крюка клюшки Гавлата, для вратаря наступает временное ослепление, вроде солнечного затмения, и тогда он слышит смех богов. Говорят, что Мартин Гавлат нанес солнечный удар. Словно это не шайба попадает в ворота, а кто-то сетью ночью ловит в пруду луну. Тогда снег начинает падать вверх, и вратарю остаётся только признать своё бессилие. Говорят, что он учился играть по полетам птиц. Луч света не проникает в ту точку воздуха, на которую Мартин Гавлат ему укажет. Недаром его зовут Мартин. Говорят также, что когда-то у него был брат. По слухам, в братьях Мартина Гавлата ходил сам Архангел Гавриил. Мартин Гавлат может споткнуться, потерять шайбу, оставить её позади, тогда он подбирает её невидимым хвостом. Те, кто хотели видеть поражение Оттавы, знали, что для этого нужны три вещи: чтобы нос Гашека превратился в розу, чтобы Ахиллес обогнал Дэнни Хитли и чтобы Мартину Гавлату наступили на хвост.